Небесный посад
Александр Можаев
«Все места на земле – лучшие места», — справедливо замечал когда-то артист Валерий Золотухин. Но, что ни говори, поселок Мосрентген все-таки гораздо менее привлекателен, чем, например, Венеция. В Мосрентгене я бывал, и мне туда больше не хочется, а в Венеции я не был и не знаю, буду ли когда-нибудь, но по крайней мере смею на это надеяться. А вот чего мне не светит наверняка, и чего мне при этом больше всего хотелось бы, так это посетить город, которого не существует, и наверное, никогда не существовало на самом деле. И называется он, извините, Москва.
Ведь известно, что существуют Иерусалим небесный и Иерусалим географический, и это две очень большие разницы. То же и с Москвой – в сущности, это довольно неуютный и неудобный мегаполис, пригодный лишь для проживания инвесторов, рестораторов и некоторых особо заслуженных галеристов. В этом городе неуклонно повышается этажность жилищного фонда, растут и хорошеют бескрайние транспортные развязки, регулярно осваивается подземное пространство, и даже ВВП здесь критически близок к своему неизбежному удвоению.
Но время от времени мелькнет то там, то тут тень другого, тихого, неблагоустроенного и уже как будто призрачного, однако безусловно истинного города. Идеальным он не был никогда, однако в отдельные моменты своей истории более-менее приближался к тому, чтобы называться Москвой в полном смысле этого гордого имени. Точно так же отдельным регионам города иногда удавалось добиться особого сходства со своим небесным прообразом. Их-то обычно и называют истинно московскими уголками. Я долго приглядывался к Москве, как наличествующей, так и давно минувшей, и теперь мне кажется, что одним из наиболее ярко выраженных ее «уголков» было старое Зарядье, безжалостно растоптанное советскими градостроителями более полувека назад. Сейчас ему готовят новое, не пойми какое по счету перерождение, и чтобы понять, чего нам хотелось бы ожидать от еще не вполне определённого зарядского будущего, стоит внимательнее вглядеться в его неординарное прошлое.
Зарядье – место непростое и неочевидное. С точки зрения краеведческой науки это один из древнейших посадов города, возникший на низком речном берегу по крайней мере в XIV столетии. ВXVI — XVII веке оно стало одним из самых престижных районов города и было довольно плотно застроено богатыми каменными зданиями, к концу XIX века обнищало и живописно отрущобилось. Собственно, этот контраст славного прошлого, упрямо пробивающегося из под покрова неряшливой поздней штукатурки, и неказистого, но крайне самобытного настоящего и был главной чертой Зарядья в последние времена его существования. Древний посад был почти полностью снесен в несколько заходов, с конца 1930-х до начала 1960-х годов. Напоминанием о его былом величии остаются несколько помилованных церквей да теремков, стоящих вдоль Варварки.
Несмотря на то, что исчезло Зарядье относительно недавно, удивительно мало известно о том, каким оно было. До недавних пор широкой публике были доступны лишь несколько опубликованных фотографий, а также планы, по которым можно только догадываться, насколько увлекательны были лабиринты здешних подворотен. Но для того чтобы сложить в голове хотя бы приблизительную картину прежнего, живого Зарядья, этого мало.
Впрочем, можно попробовать прогуляться по нему виртуально. В московских архивах имеется достаточно материалов, позволяющих представить себе былое очарование этих мест. Ведь теоретически советские зодчие вполне могли почему-либо не успеть осуществить эту страницу генплана 1935 года, и тогда Зарядье дожило бы до наших времен неприкосновенным, как многие старые районы, прежде уже считавшиеся обреченными. Тогда, свернув с Варварки у церкви Георгия, мы бы увидели не пустырь на месте снесенной гостиницы, а уходящий вниз, к реке, Кривой переулок. Он шел прямо примерно до того места, где еще недавно торчали из земли венткамеры гостиничных подземелий, а потом поворачивал вправо и упирался в невысокую колокольню церкви Зачатия Анны. Позади церкви находился широкий двор, примыкавший к внутреннему углу Китайгородской стены. А стена в этом месте была интересная, с двумя башнями – круглой угловой и проездной Космодемьянской (впрочем, с этой стороны почти невидимыми из-за облепивших стену пристроек, ворота также давно замурованы).
На запад от Зачатьевской церкви уходил длинный Мокринский переулок, бывшая Великая улица, еще 700 лет назад соединявшая Кремль с речной пристанью. Пройдя по нему метров сто, мы бы вышли на перекресток с Псковским переулком. Этот крестец был одним из самых фотогеничных мест Зарядья: позади церковь Анны (стоит изящно — не прямо по оси, а чуть в сторону), а впереди, по правую руку, — церковь Николы Мокрого, сиречь Водопойцы. А замыкали переулок сверкавшие высоко в небе золотые купола Ивана Великого, впоследствии отрезанные от святой Анны громадной гостиницей. Направо от перекрестка поднимался Псковский переулок, а налево – приземистая арка Проломных ворот Китайской стены. Дома подходят к ней вплотную, из окон второго этажа можно выходить прямо на боевой ход древней крепости (как писал незадолго до ее сноса архитектор Н.Д. Виноградов: «Слой земли прикрывает стену настолько, что на ней растут деревья, а жители смежных дворов сажают на ней цветы»).
Двухэтажный дом по правую сторону перекрестка совсем облезлый, скособоченный, определенно гораздо старше своего невзрачного фасада. На самом деле здесь очень много таких толстостенных долгожителей, скрытых поздними переделками, помнящих лучшие дни Великого посада, когда вдоль переулков чередой тянулись богатые боярские усадьбы. Лишь трем древним домам посчастливилось пережить ХХ век, два из них стоят на территории Знаменского монастыря, третий – Английский двор, скрывавшийся в недрах скучного доходного дома. Еще полдюжины перестроенных палат успеют найти и сфотографировать исследователи, работавшие в Зарядье в 1940-1950-е. Сколько неизвестных памятников древности на самом деле отправилось под ковш советских бульдозеров, мы уже никогда не узнаем.
Вдоль тротуаров улиц торчат каменные колесоотбойные столбики. Через Проломные ворота можно выйти на набережную, протянувшуюся вдоль длинной и невысокой Китайгородской стены. До революции стена была обстроена ампирными лавками и лабазами, их сплошную аркаду разрывала лишь неуклюжая, оплывшая Глухая башня, со всех сторон обросшая тяжелыми кирпичными контрфорсами. В 1920-х, незадолго до сноса, стену успели отреставрировать, одновременно разобрав лабазы. Прежде оживленная набережная превратилась в немноголюдный проезд, вдоль стены протянулась липовая аллея.
В XIX веке эта набережная была местом многолюдных праздничных гуляний московских евреев. Дело в том, что в ту пору Зарядье играло роль еврейского гетто, каковые существовали в большинстве крупных городов Европы. Указ 1826 года разрешил евреям селиться в этом районе, и через 50 лет они составляли около половины зарядского населения. Здесь находилось две синагоги, огромное количество разнообразных мастерских и торговых заведений. Но в 1891 году генерал-губернатором стал князь Сергей Александрович, брат императора, при котором из Москвы были принудительно выселены около 30 тысяч еврейских семейств. Так что к революции Зарядье окончательно заросло плесенью, по крайней мере так о нем писали советские прозаики.
Вот цитата из книги Леонида Леонова «Барсуки», глава «Зарядье»:
«Жизнь здесь течет крутая и суровая. В безвыходных каменных щелях дома в обрез набилось разного народу, всех видов и ремесел: копеечное бессловесное племя, мелкая муравьиная родня. Окна в дому крохотные, цепко держат тепло. Голуби живут в навесах, прыгают оравами воробьи. Городские шумы и трески не заходят сюда, зарядцы уважают чистоту тишины. Глухо и торжественно, как под водами большой реки. Только голубей семейственная воркотня, только повизгивающий плач шарманки, только вечерний благовест. Тихо и снежно. Жизнь здесь похожа на медленное колесо, но все спицы порознь».
Впрочем, говорят, что нищета и антисанитария были давнишними приметами этих мест – именно отсюда пошел по городу страшный мор 1771 года. В Зарядинском переулке находился общий на весь район бассейн с водопроводной водой, которую черпали ведрами. Колоритные подробности можно рассмотреть и на фотографиях 1920-х: дворы-колодцы по всем этажам обнесены галереями на кирпичных столбах, на стене написано «Юрка дурак», по галереям толпится позирующая фотографу шпана в кепках, как у Маяковского, на стене висит табличка с несколькими десятками фамилий квартирантов. В центре двора возвышается этакий донжон с окошками-бойницами, с каждого этажа к нему перекинут деревянный мостик. Без подсказки трудно догадаться, что это за башня. А это всего-навсего место общего пользования, по одному специализированному помещению на каждый этаж. Но с другой стороны – чего уж там, тогда почти все так жили.
Мокринский переулок выводит нас к нынешнему Васильевскому спуску, тогда тесно уставленному разношерстными жилыми, торговыми и церковными строениями и состоявшему из Москворецкой улицы и прилежащей к Кремлю Васильевской площади. Над темными крышами домов поднимались купола Блаженного, образуя классический средневековый контраст: огромный собор, вырастающий из обступившей его беспорядочной городской застройки. Примерно на том месте, где теперь проходит ограда будущей стройки, располагался четырехугольник Мытного двора. Меньший брат соседнего Гостиного, также окруженный изнутри каменными аркадами, также скрывающий в своих стенах неизученное строение, по крайней мере XVII столетия. Чуть выше стояли Нижние торговые ряды, сильно перестроенные, но избежавшие участи снесенных в конце 19 века Верхних и Средних. Скорее всего, что они скрывали в себе постройку годуновского времени…
А вверх от Мокринского вилась по склону горы путаная череда старинных переулков: Зарядинский, Знаменский, Ершов, Псковский. Глядя на старые планы, сличая их с немногочисленными фотографиями, остается только догадываться: вот кривая подворотня, за ней другая, между ними узкий двор успевает трижды изогнуться под прямым углом, ориентация в таких местах теряется моментально. А здесь, в Псковском переулке, тот знаменитый дом-корабль, с наклонными галереями-пандусами и перекинутыми поперек двора чугунными мостиками. А тут целых три подворотни, дальше забор, и если предположить, что в нем есть калитка или хотя бы доска оторвана, то мы сможем пройти вверх, до самой Варварки. Старые москвичи и теперь вспоминают загадочные лесенки, сбегавшие под гору с расположенной уровнем выше улицы, уводящие в темные и сырые лабиринты зарядских дворов, увешанных бесконечными гирляндами бельевых верёвок….
Память зарядских старожилов и теперь остаётся самым драгоценным источником информации. Ведь Зарядье, как это ни странно, во многих смыслах — белое пятно на исторической карте города. Даже сохранившиеся, хрестоматийные памятники Варварки вызывают очень много вопросов. Строительная история таких известных, реставрированных и общедоступных зданий, как Английский двор и палаты Романовых (вернее сказать, печатная, опубликованная версия истории) довольно противоречива. То ли есть под церковью Георгия фрагменты храма XV века, то ли нет, а ведь XV век для Москвы не иголка в сене. Молодежь изумляется неожиданному открытию подклета алевизовской постройки в храме Варвары, а старшие исследователи ворчат: «Подумаешь, открытие! Достаточно было в подвал спуститься, и вот вам Алевиз, невооруженным взглядом!» Но почему же вы раньше об этом не писали, не рассказывали? «Да никто не спрашивал…» Давайте наконец-таки спросим, благо есть еще москвичи, ясно помнящие лицо и характер прежнего Зарядья. Не узнав этого, невозможно понять феномена старой Москвы, этого удивительного чуда природы, ужасного и величественного одновременно и в любом случае бесконечно родного. Даже для поколений обворованных краеведов, никогда там не бывавших.
Скромная старожительница Алина Михайловна попросила не называть её фамилии. «Зачем, — говорит, — всё равно ничего интересного вам не расскажу». Но согласитесь, что для нас, вдумчивых путешественников во времени, не может быт несущественных и неинтересных деталей. Вот, например:
— Мы жили не в самом Зарядье, а по другую сторону Китайгородского проезда, во дворе нынешнего министерского здания. Там стояли бараки и еще в 50е годы люди поросят в сараях держали, вот это была настоящая экзотика. А в Зарядье, в Кривом переулке, находилась моя первая школа. То есть надо было с Варварки, тогдашней Разина, идти вниз, и не доходя церкви Анны свернуть во двор налево. Переулок был застроен довольно капитальными зданиями и школа тоже была четырехэтажная, с потолками чуть не по четыре метра и с лифтом. Первые два этажа были жилые, на третьем была школа для мальчиков, а на верхнем для девочек. И вот когда вы выходите из лифта, вот так налево от лестничной клетки школьные коридоры, а направо дверь. И когда звенел звонок, учительница наша выходила с тетрадочками прямо из своей квартиры и шла на урок.
А там, в переулках дальше и ниже, находились уже ветхие, грязные домики и нам родители говорили, что туда ходить не надо. Зато по другую сторону Варварки, в самом ее начале наоборот были сплошные кружки, клубы, мы туда в кино бегали.
А вдоль Китайгородской стены шла огромная аллея, вниз по проезду и сворачивала на набережную. Когда стену начали разбирать, она обрушилась прямо на набережную, где на аллее как обычно гуляли дети. Это вот я хорошо помню, потому что впервые в жизни тогда на похоронах оказалась…
Позабытые трагедии города, которого больше нет. Остались лишь немногочисленные свидетели его бытования и ухода. И особенно ценны воспоминания тех, кто провожал Зарядье в последний путь – архитекторов, обмерявших перед сносом его древние постройки. Вполне достоверную виртуальную экскурсию по несуществующему посаду может провести Инесса Ивановна Казакевич, старейший и авторитетнейший реставратор столицы. Она обследовала Зарядье в 1950-е, а впоследствии участвовала в реставрации уцелевших памятников Варварки.
— Впервые я попала сюда, когда мне было 6 лет, родители привели меня в музей палат Романовых. Это на меня произвело очень сильное впечатление, знаете, как у Эйзенштейна в «Иване Грозном» – каменные лестницы, тени на сводах. Потом, через много лет, когда мы эти палаты реставрировали, я предложила нарочно «приглушить» цвета, сохранить этот загадочный полумрак в интерьерах. Видите, как все в жизни связано интересно, как в хорошем романе: идет, идет и опять возвращается к началу.
Вскоре, перед войной, отец еще раз взял меня с собой в Зарядье — показать этот невероятно интересный район, умирающий, затихающий, совершенно своеобразный для Москвы. Мы прошли переулками, и мне запомнились эти зарядские «гальдерейки», дома с наружными лестницами. Все это еще было, но уже такое темное, народу мало. А конкретно он мне решил показать церковь Анны, потому что в ней тогда делали одеяла такие, из маленьких кусочков, из лоскутов резаных (Зарядье было средоточием местной промышленности – артели, мелкие мастерские). Отца поразило, что и церковь, и все сараи, ее окружавшие, были сплошь обвешаны этими лоскутками. Зрелище и правда было впечатляющее.
А потом я вернулась сюда уже после Архитектурного института, в 1950 году. Меня, как молодого архитектора, включили в группу, которая занималась фиксацией Китайгородской стены перед ее сносом. Руководил группой профессор Рувим Петрович Подольский. Он приучал нас быть именно исследователями, а не просто ремесленниками. Я была назначена ответственной за участок стены вдоль набережной. Мы заложили шурфы, раскрыли замурованные ворота, нашли очень сложные выходы на стену. Были сделаны подробнейшие обмеры. К сожалению, они так и не опубликованы, очень много листов утрачено, разворовано, но многое еще осталось. Сейчас подобная работа просто немыслима. Компьютер — великое изобретение, но с ним утрачена вот эта тонкость, когда вымеряется и прорисовывается каждый кирпич, когда ты руками все прощупываешь. Мы знали, что когда-нибудь стену восстановят, хотя бы частично, потому делали все так подробно.
Её ломали долго, отдельными кусками. Мы тем временем делали эскизы, хотели сохранить угловую башню и ворота, вместе с церковью Анны сделать такой заповедник. Мешало то, что башня вылезала на расширяемую проезжую часть, но Рувим Петрович был еще и хороший инженер, он сделал вариант, который мы и сейчас предлагаем: восстановить башню (ту ее часть, которая находится выше уровня земли) на новом месте, сохранив при этом ее подлинные нижние части.
Обратите внимание, что та стена, которая стояла до 1950-х по набережной и проезду, – поздняя. Это перестройка XVIII – XIX века. В 1714 году, когда на Москву надвигались шведы, вокруг Кремля и Китай-города были построены громадные бастионы. Это было связано с расцветом артиллерии, каменные стены прятать от пушек. Потом бастионы убрали, но уровень земли все равно поднялся и стену пришлось надстраивать. А подлинную кладку 1530-х, с красивыми глубокими печурами, мы нашли в шурфах. Она и теперь сохраняется ниже уровня земли, так же как нижние этажи башен, прежде полуподвальные. Так что стена не исчезла, она есть, она просто ждет…
Значительная часть древних домов Зарядья была снесена в 1940-е, так что я их не застала. Но зато нам удалось спасти Английский двор, и про это можно писать роман. История связана с Петром Дмитриевичем Барановским, который попросил, чтобы мы с Евгенией Петровной Жаворонковой занялись обмерами в общественном порядке. Помните, к «России» с Варварки вели такие усы, клещи, подъезды к гостинице. Мы выступали против них, но Чечулин на одном из советов сказал: «Стерпится — слюбится». Так вот один ус должен был пройти прямо по Английскому дому, ни на макетах, ни на чертежах его уже не существовало вообще.
В самом доме в ту пору находилась Библиотека иностранной литературы, а палат-то там никаких и в помине не было, ни одного свода, ничего. Директор библиотеки Маргарита Александровна Рудомино, удивительная женщина, человек очень культурный, поддержала нашу идею делать зондажи прямо в библиотеке, представляете? Что-то невероятное. Мы с Евгенией Петровной работали вечерами, почти ночью, когда сотрудники библиотеки уходили, и первым делом нашли остаток свода под лестницей. Когда отбили штукатурку, показалась белокаменная кладка, потом нашли кусок свода в бойлерной, он был встроен в позднюю перегородку. Стало понятно, что Английский двор и палаты Романовых — близнецы-братья, их древние подвалы, построенные в конце XV века, устроены почти одинаково. Инспекция по охране нас тогда поддержала, но все равно это было почти подпольно: Петр Дмитриевич нашел друзей своих, каменщиков, и они быстро восстановили древний карниз и часть ширинок на главном фасаде, чтобы показать наглядно, чем на самом деле является этот, неинтересный с виду дом. И кого-то мы этим, надо полагать, растрогали – Английский двор сохранили для реставрации. Там всё сделано с ювелирной точностью, кладку выверяли на чертежах в натуральную величину, вы представляете, какие это рулоны! А сроки при этом были минимальные.
И вот я еще одну деталь вспомнила. В башне, которая стояла по Китайскому проезду, лиса жила, в самом подвале. Местные жители ей по утрам блюдечко молока выставляли. А откуда она там взялась – этого уж точно никто не знает.
И последний на сегодня штрих к портрету Зарядья, может быть, самый важный. О нем и теперь часто вспоминают как о грязных и мрачных трущобах, ликвидация которых была неизбежным санационным мероприятием. Владимир Брониславович Муравьев, председатель общества «Старая Москва», вспоминает о Зарядье как местный житель – сам он родился и вырос неподалеку, на Солянке. В его представлении картина зарядского быта оказывается гораздо более отрадной.
— Самое большое мое впечатление от Зарядья — там было очень уютно. Тихий провинциальный город в самом центре столицы, не тронутый перестройкой по социалистическому плану. Самые высокие дома 4-5 этажей, очень крепкие, купеческие. Улицы не прямые, а с косиной. Росли деревья, хотя специальных посадок не было, трава среди булыжников. Гора вниз с улицы Разина тоже булыжная, и особенно хорошо там было весной, когда ручьи текли по камням, умывая все, и появлялась первая зелень.
Я там впервые оказался еще до войны. Но даже и после, когда началось постепенное расселение жителей, Зарядье не производило впечатления руин, заброшенности. Это были добротные дома и ломать их оказалось непросто. То, что писали Леонов и прочие о Зарядье, видимо, впечатления публицистов и революционная разоблачительная литература. Так же в советское время Гиляровский пугал Хитровкой. Он ведь сам признавал, что от него требовали что-нибудь такое страшное, разбойничье. А на самом деле уголовники там были в меньшинстве, в основном на Хитровке жили люди, которые приехали на заработки, это была биржа работников. И тетка у меня еще до революции там жила, все удивлялась Гиляровскому: «Не понимаю, у нас все было спокойно».
В Зарядье также жили нормально, как везде. И это была территория достаточно чистая, вернее — просто чистая, потому что весной всё смывало. Не существовало заборов, всё прохожее, я ведь туда часто захаживал – там был военкомат наш, милиция, где я паспорт получал. На остатки китайгородской стены, уже полуразрушенной, мы загорать ходили, солнце там было хорошее. Эти места производили впечатление не городских улиц, а обжитого, общего двора, где люди знали друг друга. Никогда не слышал, чтобы там улица с улицей дрались, как тогда было принято. Не то, что у нас на Солянке, где всё было строго поделено. Уже потом я определил на карте окрестностей Яузских ворот границы сфер нашего влияния, и они оказались приблизительно такие же, как и в XVII веке – слободы, сотни, полусотни. А в Зарядье я никогда про драки не слышал, это была глухая провинция. Там даже снимали один из эпизодов «Хождения по мукам» Алексея Толстого — вид сверху на эти крыши, получился хороший такой провинциальный город. А ведь это были уже пятидесятые…
Пожалуй, на этом мы остановимся, чего зря душу травить. Для сегодняшнего исследователя Зарядье было бы непочатым кладезем тайных знаний, для художников и кинематографистов – колоритнейшей старомосковской натурой, для инвесторов – всё той же ненавистной ветхозаветной рухлядью. В Китай-городе и теперь ещё сохраняется ряд дворов вполне зарядского колорита, но их будущее вполне очевидно – оранжевые бульдозеры, подземные паркинги, воссоздание фасадов, пластиковые стеклопакеты, дешевый глянец. Нам остаётся только запоминать. Тихие подворья Никольской, дремучие закоулки Теплых и Средних рядов, неотгламуренный, по-настоящему старый Старый Гостиный двор – всё это постепенно отправляется вослед Зарядью уже на наших глазах. Будет о чём рассказать молодёжи…
Дополненный вариант этого текста, написанный в соавторстве с Константином Михайловым, можно прочитать в третьем номере журнала «Московское наследие».
Опубликовано в журнале «Русская жизнь»
Записи
13 комментариев